Волны

Читаю "Волны" Вирджинии Вульф, маленькими при маленькими кусочками. Читаю уже почти год, без цели дочитать, или узнать что дальше, или отметиться что прочла... Помоему буду еще долго читать. А их, Волны, невозможно читать по другому. По другому есть опасность захлебнуться. Слишком прекрасно. Так прекрасно, что трудно вынести душе, можно принимать только маленькими дозами. Я понимаю что начинаю захлебываться, когда перестаю чувствовать - поначалу читаю, и каждый образ вспыхивает в душе, волнует, сжимает, пульсирует и живет, а потом вдруг через время краски сереют, чувства тускнеют и я просто бегу глазами по словам, машинально скачу от одного к другому... Значит все, больше не могу. Останавливаюсь.

Покажу здесь один кусочек, к разговору про слова. Много оттенков, много неожиданных слов, словосочетаний, образов. Живопись словами. Некоторые слова хочется взять и выписать, чтобы не забыть!

Солнце еще не встало. Море было не отличить от неба, только море лежало все в легких складках, как мятый холст. Но вот небо побледнело, темной чертой прорезался горизонт, отрезал небо от моря, серый холст покрылся густыми мазками, штрихами, и они побежали, вскачь, взапуски, внахлест, взахлеб.

У самого берега штрихи дыбились, взбухали, разбивались и белым кружевом укрывали песок. Волна подождет-подождет, и снова она отпрянет, вздохнув, как спящий, не замечающий ни вдохов своих, ни выдохов. Темная полоса на горизонте постепенно яснела, будто выпадал осадок в старой бутылке вина, оставляя зеленым стекло. Потом прояснело все небо, будто тот белый осадок наконец опустился на дно, или, может быть, это кто-то поднял лампу, спрятавшись за горизонтом, и пустил над ним веером плоские полосы, белые, желтые и зеленые. Потом лампу подняли выше, и воздух стал рыхлым, из зеленого выпростались красные, желтые перья, и замерцали, вспыхивая, как клубы дыма над костром. Но вот огненные перья слились в одно сплошное марево, одно белое каление, кипень, и он сдвинул, поднял тяжелое, шерстисто-серое небо и обратил миллионами атомов легчайшей сини. Понемногу стало прозрачным и море, оно лежало, зыбилось, посверкивало, подрагивало, пока не стряхнуло все почти полосы темноты. А державшая лампу рука поднималась все выше, все выше, и вот уже стало видно широкое пламя; над горизонтом занялась огненная дуга, и вспыхнуло золотом все море вокруг.

Свет охлестнул деревья в саду, вот один листок стал прозрачным, другой, третий. Где-то в вышине чирикнула птица; и все стихло; потом, пониже, пискнула другая. Солнце сделало резче стены дома, веерным краем легло на белую штору, и под лист у окошка спальни оно бросило синюю тень — как отпечаток чернильного пальца. Штора легонько колыхалась, но внутри, за нею, все было еще неопределенно и смутно. Снаружи без роздыха пели птицы.